Спустя Десять Лет

Алексея Кузнецова и Николая Громина нет нужды представлять нашим любителям джаза: лауреаты еще тех первых джаз-фестивалей 60-х годов, они и по сей день считаются ведущими советскими джазовыми гитаристами. В 1962 году Громин попал в состав первого ансамбля, выступившего от нашей страны на международном джаз-фестивале за рубежом. Было это на варшавском «Джаз Джембори», где один американский рецензент, описывая читателям Громина, предлагал им вообразить исполнителя блюзов, бравшего уроки у Прокофьева.

В отношении Кузнецова никто таких высоких сравнений не делал, потому что на его долю тогда выпала прозаическая обязанность обес­печивать своей звонкой гитарой четкий ритм известному эстрадно-симфоническому оркестру Гостелерадио. В дополнение к его таланту это оказалось подлинной атлетической тренировкой.

В 1978 году друзья выступили дуэтом на московском джаз-фестивале, первом после десятилетнего перерыва, произведя на всех впе­чатление ансамбля мирового класса. Тогда-то «Мелодия» записала и выпустила их первую сольную долгоиграющую пластинку, что по тем временам было еще большой редкостью. Для меня, автора аннотации, это тоже было дебютом.

По какому-то странному совпадению творчество обоих «гитарных сердец» (так они однажды назвали себя) в определенной степени шло вдоль двух автобиографических параллелей. В середине 60-х у обоих родилось по сыну, и у каждого в фестивальных программах появились посвящения новорожденным. У Громина это называлось «Здравствуй, Иван», у Кузнецова — «Алеша». В преддверии серебряных свадеб оба сделали новые приношения, но уже по женским адресам. У Кузнецова возникла пьеса «Елена и Маргарита» (вместо имени мастера он поставил имя дочери), у Громина — пьеса «Карэн», при этом с ударением не на второй слог, как в армянском мужском имени, а на первый, как в датском женском.

К Карэн в Копенгаген и переехал Громин в начале 80-х годов, но каждую осень он оказывался в Москве повидать маму, близких и, конечно, поиграть с Кузнецовым. Когда они начинали играть вдвоем, дома ли, на концертной ли сцене, это всегда чуть-чуть походило на беседу долго не видевшихся друзей. А рассказывать им было что. У Кузнецова почти каждый год выходило по пластинке. Громину довелось играть в легендарном биг-бэнде Тэда Джонса, участвовать в западноберлинском джаз-фестивале, Кузнецову — на экзотическом джаз-фестивале в Бомбее, Громин собрал свой ансамбль и стал постоянно выступать в одном из городских джазовых кафе-клубов, куда заглядывали Джо Пасс, Тал Фарлоу, Кенни Баррелл, Джим Рэйни и другие славные гитаристы. Датские газеты не раз писали о советском джазмене восторженные статьи. Кузнецова каждый год избирали лучшим джазовым гитаристом страны, он был душой концертов «джаз плюс джаз» в Олимпийской деревне, много гастролировал как лидер ансамбля. И оба ждали встречи друг с другом, мечтали записать вторую пластинку.

Это удалось сделать только осенью 1987 года. То, что получилось, отнюдь не приготовленная, отрепетированная программа, где все выверено и рассчитано. Это джаз. Это живое музицирование двух мастеров, которые не заучивают, но и не промахиваются, это игра, спевка, диалог, объяснение в любви. При этом все легко, и нет состязания, которое могло бы и быть, потому что у каждого свои козыри. Оба безошибочно держат ритм, и каждый может быть в высшей степени от него свободным. Но по-разному. Громин — корифей мелодической линии. Кузнецов — корифей аккордовой игры. Тем не менее роли себе они, как хлеб на двоих, ровнехонько разделили пополам. Это джаз.

Очень разнообразны темы их дуэтов. Свинговый стандарт Вэнхъюзена, гармонически изысканная баллада Кейпера, импрессионистическая медитация Дейвиса. Свинг, бибоп, ладовый джаз. Разработки от обычного соло с аккомпанементом до импровизационной полифонии. Три посвящения — два близким, одно общему другу и любимому партнеру, выдающемуся советскому джазовому барабанщику Валерию Буланову. Оба не раз печалились мне, что нет сегодня у нас таких знающих, таких тонких и точных ударников, как Буланов. В память о нем оба гитариста творят такой ритм, что кажется, у них вот-вот должны расплавиться струны и вспыхнуть гитары.

И хорошо, что нас начинает припекать. Это джаз. — Алексей Баташев.