Памяти… [EP]
Давид Тухманов
℗ 1978 Мелодия С62 10921-22
А где сейчас Борис Пивоваров — гитара, Аркадий Фельдбарг — бас и скрипка (это сочетание меня тоже восхитило), Владимир Плоткин — ударные? Записи этого состава я услышал еще раз только на пост-"По волнам нашей памяти" пластинке — миньоне "Памяти Поэта — Памяти Гитариста". Такой хлесткий бас (увы, сегодня у басистов иные моды на иной саунд, умелая и не тянущая на себя одеяло гитара, в нужное время и в нужных местах выдающая строго отмеренные маэстро порции кайфа. И барабанщик, на равных играющий музыку, а не только отбивающий ритм, как сегодня в большинстве молодежных "команд", играющих "есстессна-рок" на ненастроенных гитарах. — Сергей Челяев. |
- 1. Памяти гитариста (Давид Тухманов — Роберт Рождественский) [07:05]
- 2. Памяти поэта (Давид Тухманов — Андрей Вознесенский) [06:04]
Участие в альбоме:
- Давид Тухманов: фортепиано, орган, синтезатор, электропиано
- Александр Евдокимов: вокал
- Борис Пивоваров: гитара
- Владимир Плоткин: ударные
- Аркадий Фельдбарг: гитара-бас
- Андрей Вознесенский: стихи
- Роберт Рождественский: стихи
Тексты:
Памяти гитариста
(Давид Тухманов — Роберт Рождественский)
Кафе называлось, как странная птица — «Фламенго». Оно не хвалилось огнями, оно не шумело. Курило кафе и холодную воду глотало… Была в нем гитара. Взъерошенный парень сидел на малюсенькой сцене. Он был непричесан, как лес, неуютен, как цепи Но в звоне гитары серебряно слышались трубы, — с таким торжеством он швырял свои пальцы на струны! Глаза закрывал и покачивался полузабыто… В гитаре была то ночная дорога, то битва, то злая веселость, а то колыбельная песня. Гитара металась! В ней слушалось то нетерпенье, то шелест волны, то орлиный рассерженный клёкот, Зубов холодок и дрожанье плечей оголенных. Задумчивый свет и начало тяжелого ритма… Гитара смеялась! Со мной гитара говорила. Четыре оркестра она бы смогла переспорить. Кафе называюсь как чья-то старинная повесть, — «Фламенго». «Фламенго». «Фламенго», «Фламенго». О-о-о-о… «Фламенго». «Фламенго», «Фламенго». О-о-о-о… Все так же дымило кафе и в пространств витало… А парень окончил играть и погладил гитару. Уже незнакомый, уже от всего отрешенный — от столика к столику робкой походкой пошел он. Он шел, как идут по стеклу — осторожно и смутно. И звякали деньги. И он улыбался чему-то. И, всех обойдя, к закошенной стене притулился… Я помню, я помню все время того гитариста! Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно В прокуренном напрочь кафе под названьем «Фламенго» На маленькой сцене я сам коченею от боли. Я помню, я помню все время того гитариста! Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно В прокуренном напрочь кафе под названьем «Фламенго» На маленькой сцене я сам коченею от боли. Гитара смеялась! Со мной гитара говорила. Четыре оркестра она бы смогла переспорить. Кафе называлось как чья-то старинная повесть, — «Фламенго». «Фламенго». «Фламенго», «Фламенго». О-о-о-о… «Фламенго». «Фламенго», «Фламенго». О-о-о-о…
Памяти поэта
(Давид Тухманов — Андрей Вознесенский)
Прощайте, поэт, прощайте. К Вам двери не отворить. Уже ни стихом, ни сагою Оттуда не возвратить. Почетные караулы У входа в нездешний гул Ждут очереди понуро, в глазах у них: «Караул!» Пьерошка в одежде ёлочной, Прислушиваясь к строфе, Серябрянейший, как перышко, Просиживал в кафе. Один, как всегда, без дела, На деле же — весь из мук, Почти что уже без тела Мучительнейший звук. Нам виделось кватроченто, И как он, искусник, смел… А было — кровотеченье Из горла, когда он пел! Маэстро великолепный, Стриженный как школяр. Невыплаканная флейта В красный легла футляр.